Скажем сразу: режиссер Р. Иоффе создала острый, композиционно сглаженный спектакль с точным идейным прицелом. Режиссер и актеры прочли «Ученика дьявола», как произведение антиклерикальное и антиколониалистское, как драматическое повествование о том, что в решающие минуты любой человек, знакомый с понятием истинной чести, порывает со сковывающими его предрассудками, будь то благочестие или анархистское бунтарство, порывает, чтобы встать в ряды национально-освободительного движения. Театр снимает налет иронической отстраненности автора от своих героев. Так, спектакль, не потеряв очарования литературного подлинника, стал злободневным и для 60-х годов двадцатого века.
Елисеев О., Закшевер И. Парадокс? – Не только // Советская Сибирь. 1961. 2 авг.
И там, где в спектакле есть умная ирония, доходящая до сарказма, — зритель покрывает реплики актеров взрывами хохота, аплодирует. Это самая ценная и лучшая похвала постановщику и
актерам. Но там, где, несмотря на тщательность режиссуры, течение спектакля выпадает из
русла лукавой иронии, зрительское восприятие ослабевает.
Кандинашвили Т. Парадоксальная мелодрама // Заря Востока. 1960. 29 апр.
В очень точной игре Урбанского показаны все грани одаренной натуры Ричарда. Он дерзок и застенчив, нежен и решителен, тянется к ласке и избегает ее, как помехи в том единственном деле, которому стоит отдать свою жизнь. Достоинство игры Урбанского в том, что он не сразу раскрывает себя. Образ его растет по мере развития действия.
Смелянская Р. Радости и огорчения // Вечерний Тбилиси. 1960. 4 июля.
Пьесу Бернарда Шоу мы репетировали с каким-то воодушевлением, играли хорошо, и зрители всегда принимали. Но спектакль был подвижный, живой, все время менялся в нюансах, точно нам всем хотелось его «доиграть». И когда Женя Урбанский вошел в спектакль – он Ричарда играл, – я почувствовал, что происходят перемены и в моем герое Кристи. Обычно Кристи – смешной и жалкий дурачок, ему невдомек, что его показания на суде помогли врагам брата. А тут, понимаешь, мы с Женей так сроднились, что стало ясно: между Ричардом и Кристи – любовь, нежность, они понимают друг друга. И когда Ричарда уводили, Кристи был в отчаянии. Хотя сознание его не могло охватить всего, что произошло, но он чувствовал: произошло нечто ужасное. Я предложил Жене, чтобы, уходя, Ричард гладил Кристи по голове. Все шло как будто так, как и было, но все прочитывалось по-иному. И мы долго работали, нам нужны были репетиции, чтобы все выверить, уточнить, прожить, ведь мое поведение немножко менялось и в других сценах.
И вот когда репетировали первую сцену, в суде, артист, игравший судью, был недоволен, что мы так много времени тратим впустую, как он считал. Он все время говорил: «Хватит, надо работать». Но мы продолжали, репетировали и репетировали. И по роли он меня спрашивал: «Как зовут?» Я молчал. Он говорил: «Там же написано – Кристи, – отвечай». А я говорю: «Я ж дурачок». – «А мне какое дело – дурачок ты или не дурачок. Отвечай, как тебя зовут!» Я: «А если он забыл?» – «Что значит – забыл? Как зовут, так и отвечай». Он меня довел до такого состояния, что во сне мне приснилось, что надо ему как-то отомстить.
Дворец Горьковского автозавода. Конец гастролей. Я рассказал Урбанскому о своем замысле мести – актерском розыгрыше, он загорелся: «Давай». Вот мы набрали в шар воды, засунули мне его под брюки, и тут дали занавес, началась картина суда.
Когда я только появился, в зале начался дикий хохот – я стоял спиной под светом прожекторов, и из меня лилась тоненькая струя воды. Потом меня тащат к длинному столу с сукном. «Как зовут?» Я молчу. Он спрашивает еще и еще раз (как это и было много раз на репетициях). Я икаю, потом, как бы неожиданно, вспоминаю: «Кристи» – и нажимаю шар с водой… Хохот оглушительный.
Я был отмщен. Ведь это все было неожиданно не только для зрителей, но и для артистов, так что в театре ему потом долго проходу не давали.
Леонов Е. Письма сыну. М., 1992