«Вроде без ругани»

В фейсбуке у Дмитрия Курляндского — эпическая дискуссия о сверлийской прессе под постом с большой рецензией на «Сверлийцев» в «Известиях».

В обсуждении участвуют все композиторы оперного сериала; в комментариях они даже кратко рецензируют оперы друг друга.

Например, Сергей Невский пишет об опере Раннева:

«Володь, я на всякий случай хотел написать, что считаю твою партитуру совершенно выдающейся, и лучшей, возможно, из тех, что слышал в этом проекте. (не слышал только Сюмака) В том, что касается формы, драйва, уровня письма и композиторской фантазии — просто мегауровень. То есть, солидарен, с обоими рецензентами- возможно, лучшая серия. Поэтому для меня это немного вопрос пропорций — сначала полчаса слушаем гениальный фейерверк композиторской мысли, с „конями“,„соком“ неожиданным очень хором и другими суперскими деталями (особенно дуэт слэпов y трубы и тромбона в аккомпанементе меня порадовал) а потом полчaса — хорошую или нет — но, все-таки отсылку к классике, прекрасную по замыслу, но в чем-то для меня, все-таки, классике немного проигрывающую, могу, если нужно, обьяснить — в чем, но эта тема отдельного разговора, и главное, все-таки немного проигрывающая и той музыке, которая звучит ДО нее. Хотя понятно что вся форма выстроена идеально и технически все прекрасно».

Владимир Раннев отвечает:

«спасибо, сереж. у меня в основании лежит тупейшая идея прихода-ухода, приближения-удаления, подъема-спуска, сгущения-рассредоточения, расцвета-увядания, в общем, начала-конца. но я понимал, что движение в одну сторону и в обратную должно проходить как бы на одном транспортном средстве, но — разными путями. так и появилась вся схема: туда — динамическим ростом, обратно — ритмическим удалением. а транспортное средство — эти неистребимые 16е. то есть эта кода — не важно, имеет ли она прецедент в той самой немецкой музыке, к которой нас прикололи — эта кода вытекла у меня в голове не произвольно, а как неизбежная часть замысла. и потом в процессе работы я почувствовал власть этой логики над собой. ты правильно говоришь — на подъеме все так изощренно, а на растворении — тупо как три копейки. я много раз порывался как-то там исхитриться, поэксплуатировать фантазию, и понимал, что все это мимо, что я не вправе сюда влезать, незачем просто. филипп как-то предложил еще более обнажить все, подпрятать эту мелизматическую вязь у солистов, довести редукцию до предела оцепенения. кстати, именно такое чувство повисло в зале на первой репетиции. но во всем тут есть еще одна логика — сопротивления текста, который бултыхается в этой машине и ее все-таки преодолевает. поэтому и этот соблазн я оставил. и получилось то, что получилось».