31 мая исполнилось бы 85 лет Георгию Буркову

В Перми установили памятник выдающемуся актеру Георгию Ивановичу Буркову, которому 31 мая исполнилось бы 85 лет. Судьба Буркова во многом была решена благодаря главному режиссеру Театра им. К.С. Станиславского Борису Львову-Анохину, пригласившему в 1965 году провинциального пермского актера к себе в театр. Он прожил в нашем театре больше 10 лет, уходил и снова возвращался, и сыграл здесь лучшие свои, любимые театральные роли – Рябого в «Анне», Поприщина в моноспектакле «Записки сумасшедшего», Протасова в «Живом трупе», Прохора Железнова в «Первом варианте "Вассы Железновой"». Здесь же нашел он себе и спутницу жизни.

В 1990-е Татьяна Сергеевна Ухарова издала дневники актера, полные мучительных размышлений, сомнений, идей и тревог. Вспоминая Георгия Буркова, предлагаем перечитать фрагмент из них:

«В искусстве не может быть компромиссов, не может искусство заниматься отображением действительности, хотя бы потому, что ее, действительности, просто нет. Впрочем, она существует, но существует как некая карикатурная гармония, в воображении ничтожных чиновников, начиная с чиновников самого высокого ранга и кончая рабами этих чиновников, рабами духовными и рабами-прихлебателями.
Действительность в наше время есть не что иное, как далекая от жизни догма, в которую обязаны верить все.
Искусство – это гладиаторская арена, на которую выходит художник, чтобы схватиться с так называемой Действительностью. Исход поединка предрешен: гибнет всегда художник. Зрители бурно приветствуют победителя – Действительность. Некоторые – их очень мало – искренне плачут. Из них иногда вырастают новые художники, которые выходят на арену, полные решимости победить Действительность. Тем более что, как им кажется, они учли ошибки предыдущего художника.
Между схватками (а надо сказать, что арена часто пустует) Действительность скучает и от скуки сама себя веселит или щекочет нервы себе мнимой опасностью. Существует масса затейников, которые умеют позабавить Действительность. Они-то, эти затейники, и берут на себя роль художника. Они научились принимать героические позы, будто перед смертью, или бросаться отчаянно в бой, подняв забрало. Одним словом, поднаторели. Действительность любит таких затейников, даже награждает некоторых, поощряет за похожесть на художника. Но вот раздается голос. Он может быть тихим, но его услышит Действительность. Правда, она не всегда спешит, делает вид, что приняла художника за затейника. И часто бывает, что художник передумывает и становится затейником. Зрители разочарованы: сорвалась коррида, ложная тревога. Правила игры простые: Художника должны принародно убить. Убить! Убийство – акт обязательный. Самоубийство исключено. Даже если оно совершено на арене, во время схватки. Конечно, допускается, на арене-то, но публика не всегда бывает довольна. Со стороны схватка выглядит смешной: на арене – художник. И все. Действительности же нет. С трибун кричат: вон она! Вон несется на тебя! Берегись! Художник отскакивает и вонзает шпагу или копье в воздух, в пустоту. На трибунах восторг или визг ужаса. Миновало! Потом эмоции трибун, нарастая, доходят до бешенства. По разным причинам.
Художник доходит до галлюцинации: он видит действительность, которой не существует. И гибнет… По разным причинам…»
(Бурков Г. «Хроника сердца». М: Вагриус, 1998)