Татьяна Щербина о «Сверлийцах» в блоге проекта «Сноб»

Посмотрела последнюю часть «Сверлийцев» (шесть опер в пяти представлениях). Как назвать это? Драматический театр, оперный, поэтический, музыкальный — не то. Повествования — героев, событий, течения времени — нет. Спектакль — воплощение сна, который невозможно пересказать, поскольку его реальность располагается при выключенном навигаторе бодрствования. Слова и фразы, появляющиеся на мониторах — в контексте музыки инструментальной и голосовой, видеоряда на заднике и постепенно спускающихся сверху фонарей, похожих на светящиеся воздушные шары — звучат как поэтическое высказывание. Хотя собственно высказывания нет, но слова, вроде «святофор» зажигаются как те самые фонари. Возвратные глаголы написаны правильно: делаеца, обращаеца, поскольку видеть бесконечные -ться вместо -тся и наоборот стало совершенно невыносимо.

Смотря на сцену, попадаешь в бездну. Она не плоха и не хороша, ансамбль сидит треугольником посреди движущейся, временами застывающей лавы (это постапокалипсис), она же — морские волны или струящийся эфир, или реки крови, или белые снега, или желтые поля — все меняется в зависимости от света, который их окрашивает. Исполнители — в театральных костюмах, они тоже меняют свой цвет, все вместе или по отдельности. Они — не актеры, не персонажи, поскольку не двигаются и не разговаривают, хотя и персонажи — живые статуи, у каждой — свой образ, происходящие с ними изменения — это придающий им разные цвета свет. В некотором смысле цветомузыка. Видеопоэзия. Расшифрованный сон.

Треугольник музыкантов, играющих и поющих — остров посреди бездны. Вокруг — волны, они же текучая лава, на экране — космос и условная Венеция, то, что осталось в памяти от города как такового, от того, что называлось реальностью. Всё напоминает балет, хотя никто не танцует. Двигаются картинки, светящиеся шары, но не эти живые статуи. «Сверлийцы» — потому что сверло, спираль, в которую превращается постжизнь. А у спирали нет начала и конца, сверло сверлит бесконечность, время кончилось. Возникающие на мониторе обозначения действий — «направляеца» и «входит» — происходят то ли прямо сейчас, то ли возникают в голове как воспоминания. Слова заворачиваются спиралью и сверлят — без всякой цели, поскольку ни цели, ни препятствий, ни коллизий тут нет. Музыка слышится как цепочки мыслей, мысли, пробирающиеся на цыпочках, тоже укладывающиеся завитками, отдаляясь и приближаясь друг к другу, потом возникает грохот, барабанный бой, как очень громкое биение сердца, и в конце звуки текут, поверх уже окончательно застывшей лавы, переставшей казаться «морщинками на воде», то бризом, то штормом.

Я видела только первую, композитора Дмитрия Курляндского, и последнюю, композитора Владимира Раннева, оперы сериала, но тот ли это термин для действа без действия, персонажей (имиджей) без ролей, в истекшем времени, хотя спектакль имеет длительность — не знаю. В первой опере есть движение, но оно — хореографическое, не «драматическое» (хореограф — Андрей Кузнецов). Там попадаешь на остров — все в ту же условную, но и прямо называемую Венецию — остров людей, которые совершают одни и те же механические движения с возгласом «давай», плывут на гондолах из пункта, А в пункт Б и обратно, и это не вполне уже люди, среди которых есть и Русалка, и новорожденный Сверлёныш. Здесь нет «конфликта», на котором строится всякая драматургия, поскольку нет добра и зла. Сценография Степана Лукьянова настолько прекрасна, что даже если не вслушиваться в смыслы (они будут проникать в зрителя сами, если он не взбунтуется, безнадежно ожидая «классического театра»), от нее не оторвать глаз.

Режиссер и автор либретто — Борис Юхананов, Электротеатр «Станиславский». Следующее представление сериала «Сверлийцы» намечено на декабрь.

Ссылка на материал